О работе:
Эту картину Васильев писал зимой 1871-72 годов (это была его первая крымская зима), предполагая показать её на петербургской выставке Общества поощрения художников, которое, собственно, и «субсидировало» поездку мастера в Крым. Покупатель на картину нашелся ещё до её завершения — в качестве претендента выступил великий князь Николай Константинович. При этом очередную работу Васильева очень не хотел упустить Павел Третьяков, васильевский долг которому составлял к тому времени около тысячи рублей. Знаменитый коллекционер просил прислать полотно в Москву до показа на выставке, но художник не успел сделать это, и оно отправилось прямиком в Петербург, — 20 февраля «Мокрый луг» увидел Крамской, пришедший от него в полный восторг. Упрямый Третьяков тоже приехал в северную столицу и, познакомившись с «Мокрым лугом» ещё до открытия выставки, вознамерился «перебить» этот шедевр у великого князя. Согласившись на назначенную автором высокую цену (ту самую тысячу рублей долга), Третьяков добился успеха — картина оказалась у него в руках.
Воздушная перспектива
Васильев мастерски выстраивает воздушную перспективу, искусно приглушая цвета и затуманивая даль, в которой теряется далёкая земля с пятнами невысоких деревьев. Иллюзия глубины пространства при этом перестаёт быть иллюзией, а плоскость холста на наших глазах претворяется в осязаемую трехмерную реальность.
«Фантастический свет»
Крамской был в восторге от этой работы Васильева. Отмечая в своём письме, отправленном в Крым, её особенности, он писал: «Я не знаю ни одного произведения русской школы, где бы так обворожительно это было сработано. И потом счастливый какой-то фантастический свет, совершенно особенный, и в то же время такой натуральный, что я не могу оторвать глаз».
Дерево
Чёткие контуры большого дерева, изображенного на прозрачно-синем фоне, сразу же привлекают внимание зрителя, являя собой один из композиционных узлов. Одновременно оно как бы задаёт вертикаль композиции, без чего она — в ущерб динамике — приобрела бы горизонтальную монотонность.
Тень
Удивительна эта тень, отбрасываемая тучей на землю. Это не вполне очевидно, но она, пожалуй, более всех других деталей работает на то, чтобы изображение «ожило». Тень зримо движется, увлекая тем самым за собой и облака, несомые утренним послегрозовым ветерком.
Искрящаяся трава
Васильев умел соединить внимательную детализацию изображения с возвышенной целостностью образа. Подробно выписанная трава на переднем плане, искрящаяся осевшими на ней капельками дождя и мелкими пятнами луговых васильков, не мешает зрителю воспринимать картину как некую высокую философскую «идею» русской природы.
Сквозной мотив
Многие картины Васильева «влажны» — почти на ощупь. Художник любил тихую воду — ручьи, болотца, заводи; это сквозной мотив его творчества. В Крыму всего этого ему недоставало: «О болото, болото! — напомним ещё раз пронзительные слова мастера. — Ну, ежели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут всё, всё, если возьмут это...»
Этот шедевр Васильева, ставший знаменем русского реалистического пейзажа второй половины XIX века, на самом деле является почти полностью «сочинённым» — с использованием нескольких непосредственных источников в виде эскизов и набросков. Заболевший чахоткой художник поздней весной 1871 года отправился в Харьковскую губернию, где много работал на пленэре, набрасывая полюбившиеся ему виды. Чуть позже он уехал в Крым, где поначалу сильно тосковал, страдая от одиночества и чувствуя себя несколько неуютно среди «неродной» ему южной природы. Эта тоска и стала тем толчком, в результате которого родился «Мокрый луг». В его основу легли, с одной стороны, наброски, сделанные на Украине, а с другой, воспоминания о милых сердцу молодого гения среднерусских и северорусских местах, которые он неустанно и «пел» до этого.
Таким образом, «Мокрый луг» представляет собой лирическое воспоминание художника о своей родине. Разумеется, оно не могло обойтись без эмоциональной взволнованности и некоторой романтической обобщенности, которые, впрочем, не умалили реалистической точности пейзажа. Васильев писал картину скупо — это касается и «невзрачного» сюжета, и композиционной строгости, и колористической сдержанности. Полотно почти монохромно — цветовое решение сведено здесь к отношению зелёного и синего цветов. Но каково при этом тональное разнообразие! Вообще, тон Васильев чувствовал необыкновенно глубоко: «Я до болезненности ощущаю, — писал он, — вот эти тончайшие переходы одного тона в другой...» Эта «болезненность» и обличает в нём очень крупного художника. Равно как и то, насколько мастерски сумел совсем молодой живописец в столь «технически-скупо» исполненном произведении заключить целую бурю чувств — от тихой печали до торжественного восторга. Перед нами именно та «окончательность без сухости», которая так поразила в этой васильевской вещи многоопытного Крамского.
