О работе:
Жизнь в Крыму была для Васильева мучительна не только из-за болезни и разлуки с нежно любимой им русской природой, но и из-за невозможности личного общения с оставленными в Петербурге друзьями и коллегами. Редких свиданий с ними художнику было мало, и именно поэтому так насыщенны его частые письма в столицу. Они представляют собою настоящее сокровище для исследователей творчества Васильева. Живописец много говорил в них и о своих картинах, и о планах на будущее, делился со своими корреспондентами крымскими впечатлениями. Почти обо всех работах этого периода есть в этих письмах хотя бы малая толика сведений (особенно ценных потому), что это сведения авторские, «из первых рук»). Но «Заброшенная мельница» стоит особняком в ряду крымских полотен Васильева. О ней он ни разу не обмолвливается в своих эпистолярных разговорах с товарищами. Причины этого молчания не вполне ясны. То ли художник считал «Мельницу» безделкой, о которой не стоило упоминать, то ли, наоборот, она была настолько важна для него, что он не хотел о ней говорить. Любопытно, что на посмертной выставке Васильева, когда были раскуплены все его картины, на «Мельницу» как-то не обратили внимания, и лишь некоторое время спустя она была признана одной из лучших работ мастера.
Над эскизами к этой картине Васильев работал, по всей видимости, в малороссийском имении графа Строганова, где он жил несколько месяцев до своего отъезда в Крым. Во всяком случае, «украинские» черты (в том числе, и пейзажные) здесь очевидны.
Притулившаяся под высокими деревами мельница сама по себе не выглядит такой уж заброшенной. Цело и мельничное колесо, и крыша еще не обветшала. О заброшенности её говорит вся окружающая обстановка.
Чёрная лодка на глади пруда, затенённой могуче разросшимися деревьями, вызывает в памяти малороссийские предания, связанные с мельницами, мельничными прудами (в которых обыкновенно топятся от несчастной любви девушки, становясь потом русалками) и мельниками — сплошь колдунами.
«Столпившиеся» возле мельницы цапли указывают на то, что людей давно уже не бывало на ней, и птицы и животные привыкли чувствовать себя здесь привольно.
