Гениальный мальчик
Товарищи вспоминали о Васильеве, что в его натуре было что-то от гениальной легкости Моцарта, от «легкой стати» Пушкина. Но судьба не дала ему даже и тех тридцати семи лет, что прожили Пушкин и Моцарт. Он умер двадцати трех лет от роду.
24 сентября (6 октября по новому стилю) 1873 года в Ялте умер один из самых одарённых и самобытных русских художников — Фёдор Александрович Васильев. Для памятника над его могилой друзья сочинили эпитафию: «Щедро он был одарён могучим и дивным талантом. Чудною силою чувства и красок владел он в искусстве». И ещё многие годы спустя вспоминали они о Васильеве и говорили о нём своим ученикам как о блестящем живописце, успевшем бы сделать гораздо более, если бы смерть так рано не забрала его.
ТЯГОТЫ ДЕТСТВА
Фёдор Васильев родился в Гатчине под Петербургом 10 февраля (22 февраля по новому стилю) 1850 года. Отец его был бедный чиновник Александр Васильевич Васильев, живший в невенчанном браке с мещанкою Ольгой Емельяновной Полынцевой. Спустя некоторое время после рождения будущего художника семья переехала в Петербург на 17-ю линию Васильевского острова, в одноэтажный домик. Однако этот переезд не улучшил её материального положения. Большую часть своего скудного заработка отец проигрывал в карты или пропивал. Уже двенадцати лет Фёдор вынужден был пойти работать на почту. Три рубля, получаемые им ежемесячно, он отдавал матери на хозяйство. Рисовать (а страсть к рисованию проявилась в нём с малых лет) он мог только вечерами или по воскресеньям. Пятнадцатилетним юношей, после смерти отца, Васильев остался единственным кормильцем матери, сестры и двух младших братьев.
Ранняя привычка заботиться о других выработала в характере Федора Васильева удивительную для его юных лет целеустремлённость и целостность. Приняв решение сделаться художником, он действовал осмотрительно и последовательно. В 1863 году, ещё подростком, Васильев начал посещать вечерние классы Рисовальной школы при Обществе поощрения художников и одновременно устроился помощником к реставратору Академии художеств П. К. Соколову, войдя, таким образом, в Академию как бы с «заднего хода». Необычайное дарование Васильева, скоро замеченное в школе (самым известным преподавателем которой являлся в то время Крамской), позволило ему стать на равной ноге со старшими членами организованной Крамским Артели художников, предшественницы Товарищества передвижных художественных выставок. На вечерах Артели он восхищал товарищей своим неиссякаемым остроумием и искрометной способностью к импровизации в рисунке. Илья Репин вспоминал: «К нему всех тянуло, и сам он зорко и быстро схватывал все явления кругом».
ВНУТРЕННИЙ СТЕРЖЕНЬ
Удивляла друзей манера Васильева держать себя. Разночинец по происхождению, он вёл себя так, как будто был, по меньшей мере, графом. Одному Богу известно, сколь тяжело давались художнику этот светский лоск и непринуждённость в обращении, вводившие в заблуждение тех, кто недостаточно близко знал его. Незаконный сын мелкого чиновника, он тяжело переживал свое «двойственное» состояние. Хотя его отец впоследствии и обвенчался со своей гражданской женой, старшие дети — Фёдор и Евгения — в его документах даже не были означены. «Двойственным» положение Васильева оставалось до конца его дней. Так, в 1870 году Петербургская Мещанская управа выдала ему паспорт, в котором его записали Фёдором Викторовичем, а не Александровичем. Существует, впрочем, версия, согласно которой Васильев был побочным сыном графа Павла Сергеевича Строганова (этим объясняют и последующие теплые отношения графа к живописцу), однако серьёзных подтверждений эта гипотеза не имеет.
В 1867 году Фёдор Васильев оставил занятия в Рисовальной школе. В свои семнадцать лет он был уже вполне сложившимся живописцем, чьи работы вызывали у коллег не снисходительную похвалу, а неподдельное восхищение.
ПРИЗНАНИЕ
В июне того же года он вместе с Иваном Шишкиным (с которым познакомился годом ранее и который впоследствии женится на сестре Васильева Евгении) отправился на Валаам, где провёл почти полгода. Рисунки и этюды, привезённые с Ладожского озера, Васильев показал на выставке Общества поощрения художников. То была первая его выставка, и она принесла ему славу — правда, пока лишь в «узкопрофессиональных» кругах.
Редко бывает, что молодой талант становится понятен публике сразу. Гораздо чаще известность приходит к художнику вместе с сединами или даже после смерти. Случай Васильева — совершенно иной. Судьба как будто торопилась баловать своего питомца, зная, что час его уже слишком близок. «Гениальный мальчик» сделался любимцем и в аристократических кругах, и среди петербургской богемы. Ему покровительствовал граф Строганов, приглашая его жить в своих обширных имениях — на Тамбовщине и под Сумами. С ним носился свет, его картины раскупались лучше, чем работы кого бы то ни было из его товарищей.
Весёлый и бесшабашный по натуре, Васильев самым отчаянным образом распоряжался внезапно свалившимися на него большими деньгами: покупал гостинцы матери, дорогие игрушки младшему брату, какие-то умопомрачительные костюмы и шляпы себе. Вихрь богемной жизни всё больше и больше увлекал его. Увеселения так переполняли его существование, что друзья недоумевали, откуда берётся у него время работать, и работать много.
БОЛЕЗНЬ
Не обладая крепким здоровьем (сказывались детские годы, проведённые в сырой квартирке на Васильевском острове), художник едва выдерживал подобный ритм, со свойственным ему легкомыслием не обращая внимания на «маленький сухой кашель», уже несколько лет по временам напоминавший о себе. Зимою 1871 года, разгоряченный катанием на коньках, Васильев наелся снега. Эти несколько пригоршней снега укоротили его жизнь, быть может, на несколько десятков лет. Вскоре после этого живописец почувствовал себя худо: лёгкая поначалу простуда перешла в серьёзную болезнь горла и лёгких. Весною его обследовали врачи и, найдя у него чахотку (туберкулёз), настоятельно посоветовали ехать на юг.
По всей видимости, Васильев не отнёсся к рекомендациям врачей с должной серьёзностью. Вместо Ялты, куда ему велели ехать, он в конце мая отправился в Хотень, имение графа Строганова, расположенное под Сумами. Надежды на то, что Хотень будет «достаточным югом», не оправдались. Летом, в середине июля, Васильеву пришлось перебраться в Крым.
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИСТАНИЩЕ
Дивный полуостров, так не понравившийся поначалу художнику (он писал из Крыма Крамскому: «Тоскую по России и не верю Крыму»), стал его последним пристанищем. Деньги, которыми он увлечённо сорил до этого, стремительно подходили к концу. Силы иссякали. Вот уже врачи запрещают ему не только прогулки, но и переходы из комнаты в комнату. Вот уже и работать предлагают только по часу в день, и говорить почти нельзя, чтобы не утруждать горло (последние полгода живописец принуждён был пользоваться «разговорными тетрадями», как некогда оглохший Бетховен). Мать, как-то вдруг постаревшая, заходит к нему тихими, печальными шагами — словно в комнату, где лежит покойник. Она ничего не говорит — ни того, что сообщили ей врачи, ни того, что думает она сама, но Васильев всё понимает. Жизнь, которая кажется такой долгой в двадцать лет здоровым людям, представляется ему уже конченой. Лишь иногда, подобно и другим чахоточным больным, он надеется, почти верит если и не в выздоровление, то хотя бы в отсрочку конца. Вспоминает о своей поездке с Репиным на Волгу в 1870 году и мечтает, что когда-нибудь опять увидит Россию, и опять «побродяжит» по ней с этюдником.
Мечты эти так и остались мечтами. Смерть приближалась к Васильеву неумолимо. Ожидание её скрашивала лишь работа (никогда ещё художник не работал так плодотворно, как в Крыму) и приезды и письма друзей. На исходе тёплого крымского сентября 1873 года Фёдор Васильев тихо угас на руках матери. Вскоре после его смерти, увидев картины, написанные им в Ялте, Крамской покаянно писал Репину: «Милый мальчик! Мы не вполне узнали, что он носил в себе». На посмертной выставке Васильева, устроенной всё тем же Крамским, случилось небывалое: все картины покойного двадцатитрёхлетнего мастера были раскуплены ещё до открытия экспозиции.
Картина «Утро», 1873 – одна из последних работ Васильева. Имея «вспоминательный» характер (написана художником полностью по памяти), она поражает зрителя тонкостью тональных переходов (особенно это касается полосы света, протянувшейся над тучей).
Похоронили Фёдора Васильева там же, в Ялте, на Поликуровском кладбище. В сентябре 1879 года на могиле художника Иван Иванович Шишкин установил памятник, который был разрушен во время Великой Отечественной войны. В 1963 году на этом месте был установлен бронзовый бюст. Но его похитили в конце 1990-х. Остался постамент с надписью: "Выдающийся русский художник-пейзажист". И только бюст в Ялте на улице Киевской дожил до наших дней.
