СИМФОНИЯ ЛЕВИТАНА
Левитан особенно пристрастно любил несколько тем и мотивов — соединившись в его творчестве, они зазвучали подобно симфонии, прославляющей красоту русской природы. Эта симфония положила начало новой пейзажной лирике в русской живописи.
Художественный мир Левитана — при взгляде издали — представляется единым целым, но при ближайшем рассмотрении распадается на несколько согласно звучащих мелодий и тем. Такой аналитический взгляд не уничтожает непоколебимой цельности этого мира, но лишь подчёркивает его сложность и многообразие.
Считалось, что природы, способной вызвать восхищение, в России не существует. Есть некая безликая и бесформенная масса, которой нужно придать сформированный вид, чтобы она соответствовала канонам красоты. Ценились вещи четкие и конкретные, с которыми были связаны определенные чувства и мысли: яркий солнечный свет, синее покрывало моря, изящные изгибы величественных гор. Но Левитан — это новый взгляд на русскую природу, взгляд пронзительный и трепетный.
Когда речь заходит о любом «зачинателе», возникает естественный вопрос: почему именно «это» оказалось новым, и не просто оказалось новым (мало ли самодостаточного новаторства мы знаем, не выдержавшего испытания временем!), но действительно стало важнейшей вехой в истории культуры? Другой естественный вопрос: как «сделано» это новое?
Ответы на эти вопросы даёт исследование эволюции Левитана. Да, его творчество кажется законченным и неотменимым — иногда просто не верится, что тех или иных знаменитых полотен мастера ещё совсем недавно (по историческим меркам) не существовало. То есть почти иконописный лик русской природы пребывал закрытым, не обретшим своего выражения в музыке красок. Это кажется невероятным.
Вместе стем художественный мир Левитана динамичен. Художник всякую конкретную минуту своего «раскрытия» находился в состоянии движения, стремился к чему-то, достигал чего-то... Другими словами, менялся. Вообще, динамизм — одна из важнейших характеристик всякого гения.
К сожалению, ранний период творчества Левитана недоступен для исследователей. Первые его известные работы, выполненные в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, страдают подражательностью. Но это нормально — чтобы хорошо пойти вперёд, следует оттолкнуться от чего-то. Важно, чтобы первоначальный толчок был по-снайперски точным. И вот тут Левитану повезло. Повезло с учителями. Трудно представить, во что бы развился талант Левитана, не встреться ему в самом начале его пути Саврасов, не попади он в пейзажную мастерскую Поленова.
Саврасов, о котором с признательностью вспоминали все его ученики, учил своих воспитанников глядеть на природу промытыми, ясными глазами, помогая им не подпасть под существовавшие тогда стереотипы академической и романтической школ. Лучше всего об этом написал сам Левитан: «Саврасов радикально отказался от этого отношения к пейзажу, избирая уже не исключительно красивые места сюжетом для своих картин, а, наоборот, стараясь отыскать и в самом простом и обыкновенном те интимные, глубоко трогательные, часто печальные черты, которые так сильно чувствуются в нашем пейзаже и так неотразимо действуют на душу». Существует даже легенда, повествующая о том, как нетрезвый Саврасов, явившись в мастерскую, разбил в сердцах рукой окно, закричал: «Что пишете?! Табачный дым? Навоз? Серую кашу?» — и повёз молодых художников в Сокольники, на пленэр.
Поленов познакомил Левитана и его однокашников, остававшихся — при вечной закрытости, герметичности русской жизни — в неведении по поводу революционных дерзаний их западных коллег, с новейшими художественными течениями в живописи: в частности с импрессионизмом. Причём он повлиял на них (больше всего — на К. Коровина) в большей степени даже не рассказами о Париже, а собственным творчеством, прозрачным и полным солнечного света.
Мощное воздействие испытал Левитан, увидев картины барбизонцев (например, Т. Руссо) и К. Коро, к тому времени появившиеся в собраниях московских коллекционеров.
Наконец, не прошла даром для Левитана и его поездка в Крым. Эта поездка заметно обогатила его палитру: в Крыму художник узнал, что такое чистые краски. На этом, кажется, ученичество Левитана закончилось.
Волга, Плёс, Тверская губерния открыли зрителю несравненного, ни на кого не похожего мастера, который, в свою очередь, открыл зрителю пронзительную прелесть русской природы. При этом надо понимать, что это было, прежде всего, актом философского осмысления, актом гениального вчувствования в мир природы, облегчённого умением трепетно слышать и зорко видеть, но не техническим жонглированием.
«Техника» — не самое главное в творчестве Левитана, хотя, разумеется, без виртуозной техники не было бы и всего остального. Во всяком случае, техническая практика тех же импрессионистов Левитана ие увлекла. Он, например, не признавал пленэра в чистом виде.
Художник исполнял лишь небольшие этюды с натуры. «Полезно с натуры сделать два-три мазка, — говорил он своим ученикам, когда возглавил пейзажный класс в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, — а остальное доделать дома. Запоминать надо не отдельные предметы, а стараться схватить общее, то, в чём сказалась жизнь». И еще: «В большом этюде больше вранья, а в маленьком совсем мало, и если вы по-настоящему, серьёзно почувствуете, что вы видели, когда писали этюд, то и на картине отобразится правильное и полное впечатление виденного». И ещё: «работа по памяти приучает выделять те подробности, без которых теряется выразительность, а она является главным в искусстве». Вот чем не был обделён сам художник, так это безошибочной художественной памятью. Своей способностью помнить и при необходимости перенести на холст когда-либо увиденное Левитан поражал окружающих.
Всё-таки, совершенно очевидно, что он не гнался за мимолётным, за «остановись, мгновенье» — как это делали французские импрессионисты, тогда гремевшие в мире. Левитан в чём-то сочинял свои полотна, но получалось так, что его «сочинение» оказывалось точнее и «зрячее» всякого честного копирования.
И в конце жизни художник стремительно менялся: его работы стали более плоскостными, декоративными, силуэтными, в них вновь (как десятилетием раньше) важную роль стал играть символ. Левитан вообще был, по большому счёту, человеком перелома веков со своей нервностью, неудовлетворенностью, быстрыми переходами настроения, вниманием к тайному. Он вполне поспевал за временем, он даже обгонял его, потому-то с такой лёгкостью и сходился с теми, кого чуть позже назовут новаторами. В 1899 году он писал в одном из писем: «У нас образуется новое художественное общество (это самое утешительное из последнего времени), образовавшееся из кружка Дягилева; и в нём будут членами Серов, Коровин, я и многие другие, пока ещё не совсем околевшие люди...»
Рисунки
Большинство рисунков Левитана являются эскизными по отношению к будущим его полотнам - к таким рисункам относится, например, «Тихая обитель», 1890-е. Впрочем, немало у него и самостоятельных рисунков — многие из них выдают в авторе прирожденного живописца; на это указывает даже то, что Левитан любил их заключать в рамку. Рисунки художника — это его творческая лаборатория; они отражают композиционные искания Левитана, изменения ракурса и освещения, эволюцию системы образов. Их отличает потрясающая точность линии — это не фотографическая точность того же Шишкина, но точность взгляда, сердечного ответа, ощущения, настроения. Очень интересно: графическая линия у Левитана часто необыкновенно похожа на мазок кисти - как, например, в работе «Опушка леса», 1891. Как и в живописных работах, в рисунках художник не гонится за необычным, а скорее поэтизирует обыденное - в соответствии с собственной формулой: «Видишь телегу — рисуй телегу, но старайся передать то, что чувствуешь, настроение...»
Акварели и пастели
Техника акварели — с её возможностью достигать чистота цвета и передавать движение — словно создана для работы в жанре лирического пейзажа. Левитан любил работать в этой технике, создав в ней удивительные произведения — такие, как «Туман. Осень». 1899. Увлекался он и пастелью, обратившись к этой технике в 1893 году и активно прибегая к ней на протяжении последующих лет. Привлекала его в ней возможность оперирования крупными цветовыми плоскостями и экспериментальной компоновки различных форм. Ярким примером левитановских пастелей может служить работа «Луг на опушке леса», 1898. «Лиризация» живописи предполагает некоторую внешнюю незаконченность, эскизность, а точнее — ощущение незаконченности; всё это является, прежде всего, отличительной особенностью акварелей и пастелей. В поздний период творчества Левитана, ознаменовавшийся стремлением к символизму, такая «эскизность», опробованная в акварельных и пастельных работах, проникла и в его живописные произведения, дав даже повод критикам упрекать автора в том, что он выставляет «неотделанные» произведения. Однако это была продуманная позиция.
Вода
Реки, разливы, озёра — огромная тема в творчестве Левитана. Обширна тут и география — подмосковные ручьи, Волга, озёра Тверской губернии, Крым, Финляндия, Ладога... Левитан очень любил воду, она была как бы родной его душе, была близка ей - своей переменчивостью и непостоянством, своей способностью, подобно зеркалу, удваивать изображение, своей «отзывчивостью» на внешние воздействия — будь то солнечный свет или ветер. Почти все шедевры художника так или иначе связаны с образами воды. К ряду шедевров середины 1890-х годов, отличавшихся яркостью красок и мажорностью общего звучания, относится, например, картина — «Весна — большая вода», 1897, на которой художник изобразил яростный весенний разлив, пропустив его - как чудится — через собственную душу. И последнее (незаконченное) полотно Левитана, его завещание, одна из вершин его творчества, связано с водой — это «Озеро», 1899-1900. Это предельное левитановское обобщение, на что указывает хотя бы то, что живописец намеревался назвать его — «Русь», стремясь к максимальному синтезу всего того, что мыслилось ему ярким выражением национальной уникальности. От этого названия он в конце концов отказался, опасаясь не посильности поставленной перед собой задачи, и, тем не менее, даже в таком, незавершённом, виде картина поражает своим симфонизмом (озеро, прозрачное небо, косогор, мирные дома на нём, белый храм, отражающийся в воде) и точностью художнического взгляда.
Времена года
Левитан был очарован природой в любое время года; времена года являлись для него как бы сменой её одежд, не меняющей, по существу, её лица, но при этом в новом освещении, в новых декорациях подчёркивающих те или иные её особенности. Впрочем, и в этом случае левитановские предпочтения определить несложно — у него очень немного зимних пейзажей (их можно по пальцам пересчитать, и это, а основном, эскизы), чуть больше — летних, гораздо больше - весенних («Ранняя весна», 1989 — один из них). Но очевидное первенство в этом списке держит осень, предстающая у Левитана в самых различных образах.
По разным оценкам художник написал около ста осенних картин - таких, как «Осень. Мельница. Плёс», 1859. Осень близка ему своей переменчивостью, «сломленностью», печалью, но и — одновременно — своей бравурностью, яркостью красок, отчетливостью форм. Это самая «настроенческая» пора в году. Отметим, что своей влюбленностью в осень Левитан вполне отвечал сложившейся традиции, к которой принадлежали и Пушкин, и Тютчев, и многие другие русские гении.
Времена суток
Среди времён суток у Левитана тоже было любимое — это вечер. Мы найдём у него немало утренних и дневных пейзажей, но простой подсчёт доказывает, что утверждение, касающееся его особенной привязанности к вечеру, верно. При этом само душевное переживание вечера у художника менялось на протяжении жизни. На рубеже 1880-90-х годов вечерняя пора ассоциировалась в его произведениях с моментом максимальной «проявленности» форм, тишины и ясности, яркий пример такого вечернего пейзажа — «Вечер на Волге», 1888. В конце 1890-х годов левитановский вечер превращается в почти символистские сумерки; такой подход к изображению, как бы «смазывая» внешний образ мира, позволяет художнику исследовать характерную для символизма оппозицию («внешняя обманчивость» и «несказанное, тайное»), проникнуть в закрытую для автоматического, инерционного взгляда глубину. Впрочем, и в конце жизни Левитан иногда создавал иные вечерние пейзажи, напоминающие о его мажорном периоде, — к ним относится картина «Летний вечер», 1900.
Атмосферные явления
Завершая рассмотрение характерных для левитановской симфонии тем-«мотивов» (хотя список получился неполным — в него не вошли такие важнейшие для художника темы, как дорога, русская деревня, тишина и пр.), отметим то, как он изображал «атмосферные явления». Они, как и везде у Левитана, не являются застывшими «знаками», но всякий раз одушевлены тем или иным настроением самого живописца. Это касается, например, дождя — если в ранних подмосковных пейзажах Левитана дождь всегда рифмовался с унынием и некоей слезливостью, то на Волге он научился ценить тихие дожди, почувствовал в них особенную красоту. Эта перемена отношения зафиксирована в работе «После дождя. Плёс», 1889. Увидев это полотно, Чехов сказал художнику: «Ты знаешь, на твоих картинах даже появилась улыбка». Кстати, это одно из немногих чисто пленэрных произведений Левитана — он написал картину за четыре часа, стремясь зафиксировать редкое освещение, которое могло в любой момент исчезнуть. Разным у художника бывает и ветер: тоскливым, печальным, грозным, радостным. В последнем качестве ветер стал героем левитановской работы «Свежий ветер. Волга», 1895, относящейся к циклу его мажорной лирики 1895-96 гг.