Одинокий
Половину своей жизни Александр Иванов прожил вне России, в Италии, но все мысли его были о прославлении родины. Стремясь к этой цели, он обрёк себя на одиночество,- картина, которой художник отдал двадцать лет, заменила ему семью.
«Иванов - целая загадка. С одной стороны, кто из русских его не знает? И с другой - никто из русских его не знает». Эти строки С.П. Дягилев написал о художнике в начале XX столетия.
Александр Иванов родился 16 июля (28 июля по новому стилю) 1806 года в Санкт-Петербурге, в семье, живущей художественными интересами. Судьба его отца, академика живописи, Андрея Ивановича Иванова, была довольно необычной. Он не знал своих родителей, подкидышем «без роду и племени» его определили в московский Воспитательный дом, откуда в шестилетнем возрасте привезли учиться в петербургскую Академию художеств. Выказав большие способности, Андрей Иванов, по окончании Академии, получил право на пенсионерскую заграничную стажировку, но пожертвовал ею ради своей сердечной привязанности, женившись в 1800 году на дочери мастера немецкого позументного цеха Екатерине Ивановне Деммерт. Заметим, что три брата избранницы Андрея Ивановича были выпускниками Академии.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Дети Ивановых (из десятерых лишь пятеро дожили до взрослых лет), среди которых Александр был старшим, тоже были склонны к «художествам» - в частности, Сергей Иванов впоследствии стал известным архитектором. Обучением Александра занимались мать и нанимаемые отцом учителя. Рисовать мальчик начал очень рано — на двенадцатом году жизни Андрей Иванович привёл его в Академию, куда его приняли «посторонним» (в отличие от «казённокоштных») учеником. Это была палка о двух концах. С одной стороны, подросток избежал близкого знакомства с казарменным духом академической жизни; с другой же, лишался права на поездку за границу и был в некотором смысле «белой вороной». Пухлый и флегматичный Саша, в приличном костюмчике, с полным пеналом хороших карандашей и твердой рисовальной подготовкой (отец с ним занимался и дома) жутко раздражал однокашников: не присмотренных и вечно голодных мальчишек.
Трудолюбия у Александра было больше, чем дарования, но он беспрестанно тренировался, доводя до безупречности свои навыки. Успехи его были очевидны. Начиная с 1822 года, Иванов неизменно получал медали за свои работы. Впрочем, находясь на «положении» сына академика, он давал повод к нелестным подозрениям. Когда рисунок был хорош, его обвиняли в том, что к работе приложил руку его отец. Так, профессор А. Егоров, в «историческую» мастерскую которого Иванов попал «в старшем возрасте», нередко бросал, взглянув на ивановские эскизы,— «Не сам»,— и отходил в сторону. Самолюбие молодого живописца, конечно же, страдало от этого. Но тем сильнее было желание доказать всем собственную художническую значимость. Неудач ему тоже не прощали, поэтому любви у Александра Иванова к Академии не было и впоследствии он предъявил к ней много претензий.
Тем не менее, в 1824 ему досталась малая золотая медаль Академии за картину «Приам испрашивает у Ахиллеса тело Гектора». А в 1827 году типично академическая картина Иванова «Иосиф, толкующий сны в темнице виночерпию и хлебодару» была удостоена золотой медали 1-й степени.
ФАТАЛЬНОЕ ОДИНОЧЕСТВО
Запрет на официальное «пенсионерство» удалось обойти с помощью недавно организованного Общества поощрения художников (ОПХ), давшего деньги на четырехлетнее пребывание молодого живописца в Италии. К слову, этой же возможностью несколькими годами раньше воспользовался Карл Брюллов. Впрочем, поездка Иванова чуть не сорвалась, и тут напрашивается очевидная рифма с судьбой отца художника. Иванов, влюбившись в дочь академического учителя музыки Гюльпена, решил жениться на ней — этот поступок закрыл бы ему дорогу в Европу. Отцу с большим трудом удалось отговорить сына от опрометчивого шага.
Несколько забегая вперед, хотелось бы сразу «закрыть» женскую тему жизни Иванова. Его якобы фатальное одиночество нередко служило сюжетом для более или менее мифологических интерпретаций особенностей его натуры. Но дело в том, что это одиночество вовсе не было фатальным. Так, уже в его итальянских письмах, датируемых летом 1831 года, вновь зазвучали слова о необходимости создания семьи. Вероятно, они были вызваны увлечением Витторией Кальдони, которая в конце концов предпочла Иванову его приятеля Григория Лапченко и вышла за последнего замуж.
Около восьми лет (с 1836-го года) художник жил с некоей Терезой, о чём есть глухие упоминания в его переписке. Опыт этот был не слишком удачным. Тереза трижды обворовывала его, делала сцены, которые «интроверт» Иванов на дух не переносил, и в 1844 году он с ней расстался. Наконец, в 1847 году Александр не без взаимности страстно влюбился в графиню Марию Апраксину. Но и тут его ждала катастрофа — «Машеньку» (как художник называл девушку в своих записках) выдали замуж за князя Мещерского. Вот, кажется, и все романтические истории художника. И, как итог, самоприговор: «Я обрек себя умереть на пути к пользе отечества». Или, как обмолвился современник: «Картина заменила ему семью».
РАБОТА НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ
В этой фразе речь идет о «Явлении Христа народу», которым были заполнены более чем четверть века жизни Иванова в Италии. Он уехал за границу летом 1830 года и после непродолжительного путешествия по Германии и Австрии в ноябре был в Риме. Все последующие годы мало чем отличались друг от друга. Уже в 1831 году он заговорил о теме «Иоанн Креститель и Христос». Тема не отпускала его. Художник кропотливо искал единственно нужную композицию, делал эскизы, работал на пленэре, подыскивая необходимые модели, пейзажи, их детали и т. д. За всё время работы над «Явлением Христа народу» Александр Иванов создал около 600 эскизов и набросков, портретов и пейзажей. Практически каждое лето он совершал «познавательные» поездки — как правило, по городам северной Италии. Летом 1836 года Иванов начал писать «Явление Мессии» и не переставал работать над картиной на протяжении двадцати лет.
ЖИЗНЬ ЗА ГРАНИЦЕЙ
Жизнь он при этом вёл более чем скромную. Буквально сразу же по приезде в Италию художник лишился материальной поддержки отца — тот, вследствие интриг, был вынужден уйти из Академии, потеряв профессорское жалованье и казенную квартиру. На жизнь Андрей Иванович с тех пор зарабатывал, расписывая петербургские церкви.
Иванову младшему приходилось постоянно искать деньги — на материалы, на аренду мастерской, на оплату натурщиков. На два года выручило ОПХ, продлив в 1834 году его командировку. В 1838 году в мастерскую художника заглянул будущий император Александр II, пожаловав после этого Иванову трёхлетнее содержание. Какие-то пожертвования приносили действия частных лиц — Ф. Чижова, Н. Гоголя, небезызвестной «калужской губернаторши» А. Смирновой-Россет. В 1845 году Иванова в Риме посетил император Николай I, даровав художнику 300 червонцев. Наконец, в 1857 году вдовствующая императрица Александра Фёдоровна, узнав о том, что Иванов в кропотливой работе над картиной почти загубил глаза, отправила его на свои средства на лечение в Германию — это был первый выезд живописца из Италии за 27 лет.
ДРУЗЬЯ И СТРАХИ
Постепенно всё явственнее обнаруживались странности характера, похожие на начало психического заболевания. Иванов вообще был очень замкнутым человеком. Мастер больше любил слушать, нежели говорить. В итальянской колонии русских художников он стоял особняком, друзей у него не было. Более или менее близкие отношения сложились лишь с Г. Лапченко и Ф. Иорданом. С интересом общался Иванов с лидером «назарейцев» Ф. Овербеком и датским скульптором Б. Торвальдсеном. При этом единственный равный, пожалуй, Иванову по дарованию — Брюллов — отзывался о нём как о «кропателе». А «кропатели», по мнению Брюллова, гениями не бывают. Иванов не оставался в долгу, упоминая о «подлости и честолюбии» последнего. В начале 1840-х годов составился кружок близких людей, в него входили Гоголь, Иордан, Иванов и приехавший в Рим пенсионер Академии Ф. Моллер.
Дружба с Гоголем сыграла огромную роль в жизни Иванова, но и она не выдержала испытания временем — это вполне обычная история: два крупных человек не бывают удобны друг для друга.
В конце концов, Иванов полностью затворился в своей «келье», как он называл мастерскую, и перестал кого-либо пускать к себе. У него появилась навязчивая мысль, что его хотят отравить: «Он закупает себе провизию в лавках и сам ходит за водой к фонтану»,— свидетельствовал Н. Боткин.
НА РОДИНУ
В 1858 году настало время везти «Явление Христа народу» в Россию. Иванов испытывал мистический страх перед возвращением на родину. Путешествие далось ему очень тяжело. Перевозка полотна такого размера стоила огромных денег и трудов. Что тогда поддерживало художника - это то, что он возвращается на родину и везёт шедевр.
В конце мая он приехал в Петербург и оказалось, что он там совсем один. Все друзья и родственники умерли или разъехались, а знакомцы, ставшие начальниками, не спешили ему на помощь. В итоге приютили Иванова у себя Боткины. Преодолев все препятствия, выставка наконец состоялась. Сначала его шедевр выставили в Зимнем дворце, потом — перенесли в Академию. Выставка картины и относящихся к ней эскизов произвела сильное впечатление на общественность, но были и те, кто остался не доволен. Картину слишком долго ждали и надеялись увидеть совершенство, запредельный академизм в изображении людей. Иванов же отошёл от классических канонов и сделал ставку на психологизм, на эмоции персонажей, которые наблюдают явление Спасителя. Этого многие не поняли.
В хлопотах о продаже картины Иванов получил серьёзное нервное потрясение — в какой-то момент ему показалось, что им пренебрегают. К тому моменту в журнале вышла разгромная статья некоего Толбина, в которой тот больно бил Иванова по всем чувствительным точкам. Иванов не пережил такого удара. Через три дня после появления этой статьи ему стало плохо, и 3 июля (15 июля по новому стилю) 1858 года художник скончался от холеры, которая особенно жестоко набрасывалась на тех, кто не мог или не хотел ей сопротивляться. А буквально в день смерти стало известно, что император Александр II покупает картину и награждает художника орденом Владимира.
Похоронили художника в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище. В 1936 году тело перезахоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
