О работе:
«И был он там сорок дней...»
Эта история - по сравнению с другими евангельскими сюжетами - была не слишком популярной среди живописцев, потому что требовала от них отказа от внешних эффектов.
Тема искушения Христа, описанного в трёх первых Евангелиях, увлекла Крамского ещё в начале 1860-х годов, когда он учился в Академии. Именно тогда он сделал первый набросок композиции. Таким образом, работе над этим шедевром художник посвятил в общей сложности около десяти лет своей жизни. 1867 годом датируется первый вариант картины, оказавшийся неудачным. Ошибочным, как понял автор, был сам выбор вертикального формата, лишивший произведение «широкого дыхания» - или, по-другому, точного «контекста». Таким контекстом в последней версии явилась бескрайняя «каменная» пустыня за спиной Христа, подчеркнувшая своей мертвенностью глубину внутренних постижений героя полотна. Надо думать, найти верное решение помогла Крамскому заграничная поездка 1869 года, предпринятая специально для того, чтобы «вживую» увидеть то, как интерпретировали эту тему старые мастера. Показанная на Второй выставке ТПХВ, эта картина вызвала громкие споры. Совет Академии постановил присвоить за неё автору звание профессора, но Крамской от этого звания отказался. «Христа» хотели купить многие, но достался он П. Третьякову. Коллекционер без торга принял назначенную художником цену (6000 рублей). По собственному признанию Третьякова, это была одна из самых любимых его картин.
Евангелие на протяжении столетий оставалось основным источником сюжетов для художников. Но при этом тему искушения Христа отваживались иллюстрировать немногие мастера. Отметим среди них Дуччо, Боттичелли, Рубенса, Блейка. В России в светской живописи подобные сюжеты до середины ХІХ века трактовались в основном в академической манере с её приёмами, автоматизовавшимися почти до бездушия. Ситуация изменилась в 1860-е годы, когда в русском изобразительном искусстве утвердился реализм, и на Христа стали смотреть как на реального человека, чьи душевные борения «зазвучали» в унисон с современностью. Не случайно представители демократической интеллигенции настойчиво связывали «Христа» Крамского с «жертвенными» акциями тогдашней молодежи (вспомним хотя бы знаменитые хождения в народ»). Крамской (вместе с Николаем Ге), в сущности, заново открыл эту тему для русской живописи - по его следам пошли В. Поленов, В. Васнецов, И. Репин, В. Верещагин, создавшие собственные евангельские циклы. В работе «На Генисаретском (Тивериадском) озере» (1888) В. Поленов пишет, подобно Крамскому, «одинокого» Христа. Картина решена в реалистическом ключе - перед нами, прежде всего, человек, измученный страданиями других людей.
Новая жизнь
Розовая заря, разгорающаяся за спиной Христа, выступает тут очевидным символом, знаменуя собой начало новой жизни. «Новая земля и новое небо». Солнце христианства над миром ещё не поднялось, но оно уже совсем рядом.
Лицо
В этой картине Крамского (как и в некоторых других его знаменитых работах) нет внешнего действия; её сюжетом является жизнь духа. Поэтому и динамический центр полотна заключён в лице Христа, всё вокруг него остаётся в неподвижности. Кстати, многие современники отмечали, что это типично «разночинное» лицо.
Жест-характеристика
Крамской особенно не усложняет психологический рисунок этой картины, пользуясь самыми очевидными характеристиками. Одна из таких характеристик - стиснутые руки Христа, прекрасно иллюстрирующие интенсивность Его внутренних борений.
Долгая дорога
Ноги Христа иссечены камнями и сочатся кровью. В этих ногах кроется как бы предыстория написанного художником момента - зрителю становится ясно, что утренним раздумьям героя предшествовали бессонная ночь и долгий путь по пустыне в кромешной тьме.
Пустыня
«И был Он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями...» - сказано в Евангелии от Марка. Пейзаж, написанный Крамским, настолько пустынен и дик, что кажется, будто здесь никогда не ступала нога человека. Всё вокруг враждебно герою полотна, но Он, погружённый в тяжёлые думы, не замечает этой враждебности.
Одежда Христа
Одежду Христа Крамской пишет «полускрыто», не акцентируя её деталей. Это устойчивый приём его портретной живописи, помогающий максимально ярко выделить на картине лицо героя, которое и является для художника истинным зеркалом души (или окном, позволяющим заглянуть в нее?).
Крамскому до конца жизни не давала покоя мысль о большой картине, в которой он смог бы высказаться «до самого донышка». И её основой должна была стать именно евангельская история. На протяжении пяти лет (1877-82) он работал над сюжетом «осмеяния Христа». Но «Хохот» он так и не окончил. «Пока мы не всерьёз болтаем о добре, о честности, - горько сетовал художник, - мы со всеми в ладу, а попробуйте серьёзно проводить христианские идеи в жизнь, и посмотрите, какой поднимется хохот вокруг».
Таким образом, «Христос в пустыне» остался самой задушевной его работой этого ряда. Крамской долго и мучительно искал композицию этой работы, но само решение было внезапным и походило на озарение. Просто однажды он увидел сидящего человека, задумавшегося о чем-то, и будущая картина тут же предстала перед его глазами. Дальнейшее было делом техники. В нескольких эскизах, вылепленной из глины голове Христа и двух живописных этюдах он отработал жесты, особенности одежды, выражение лица и принялся за саму картину. В процессе работы и по её окончании Крамской не однажды «озвучивал» собственные трактовки этого образа, они помогают понять движение его мысли. «Это моя первая вещь, - объяснял он, - которую я работал серьезно, писал слезами и кровью... Она глубоко выстрадана мною, это - итог многолетних исканий...» Широко известно и часто цитируется письмо художника к писателю В. Гаршину с изложением собственного видения этого шедевра: «Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, когда на него находит раздумье пойти ли направо или налево, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу. Я написал «быть или не быть». Это не Христос, то есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей...» Последняя фраза вызвала недоуменную усмешку в позднейшем (1887 года) письме П. Третьякова, адресованном В. Стасову: «Задаваясь изобразить именно Христа, как он его понимал, - сам потом не признал его за Христа». Третьякову вторили и другие, но подобные слова к Крамскому не имеют особенного отношения; они лишь демонстрируют некоторую душевную нечуткость просвещенной публики.
